Любовь — это желание обладать чьим-то красивым телом? Или нечто большее? Имеет ли смысл диалог полов? Возможно ли совмещать служение мужчине и служение музе? Об этом рассказывает писатель и журналист Юлия Руденко.
— Юля, хочу начать разговор с твоей потрясающей цитаты: «Некоторые мужские руки словно специально созданы для того, чтоб никогда больше не молиться на ночь!»
— На эту фразу меня натолкнул очередной момент-всплеск смс-общения с Отаром Кушанашвили. С этим гениальным, фонтанирующим, изобильным, глобальным шоуменом очень сложно общаться без того, чтобы не оказаться вовлеченной в процесс его бесценной, феноменально красивой игры в жизнь и не стать ведомой им, единственно знающим путь в этих наших информационных дебрях! И вдруг он что-то резкое мне написал, по-мужски волевое, совершенно внезапно. И в моей голове — ба-бах! — руки Отелло. И эта фраза… В ее сути ведь и заключается весь смысл любви: я настолько тебя люблю, что хочу от тебя любого прикосновения, даже если оно окажется для меня последним, что я почувствую. Потому что жизни без тебя итак нет, если ты не рядом, не со мной! Причем, впоследствии я посмотрела недавно вышедший фильм «Мой король», где как раз, на редкость, сумели передать состояние глубокой любви и привязанности женщины к каждой черточке лица мужчины, к его рукам, к губам, на которые смотреть в десяти сантиметрах от себя — счастье невероятное и боль от ревности невероятная. Мне это знакомо не понаслышке.
— Ты любишь — любовь? Любовь — это самое важное чувство в твоей жизни? Есть ли у тебя определение Любви? Твоя расшифровка этого слова?
— Знаешь, какая штука происходит в жизни, в отличии от кино? Я никогда сама не бросала любимого мужчину, их и было всего-то — по пальцам пересчитать… И я очень сильно переживала каждый разрыв. Но проходило время — и я видела совершенно другого мужчину, мимо которого равнодушно проходишь каждый день и ничего не екает в груди. И только память ощущения от тех встреч на миг возвращает в прошлое… Да, я могу сказать, что я люблю свою любовь. Учусь ей.
Как говорит Лиз Бурбо, на семинаре которой я недавно побывала: «Мы все пришли в этот мир, чтобы научиться любить». К сожалению, не все это понимают. Сплошь и рядом люди называют любовью свое желание обладать чьим-то красивым телом. Так и живут в паутине пустых слов, обманываясь и обманывая.
Когда я была помоложе и потоньше, я и от этого страдала, понимая, что мужчинам интересны не мои чувства и не я сама. Потом мне стало все равно, что хотят от меня мужчины, — я заставила себя стать, как они. Грубо говоря, использовать их и… до свиданья. Сейчас у меня третья фаза, когда я легко могу отправить мужчину в нокаут одним взглядом или словом, когда они делают попытки сближения на почве секса. Не потому что мне это не нужно, а затем, что с возрастом пришло умение переключать внимание мужчины с того, что у тебя между ног, на то, что в данный момент у тебя в душе.
Я училась этому и продолжаю учиться — диалогу полов, обмену доверительными эмоциями, какими бы они ни были — взрывными или томными. Не зная, каков этот мужчина в постели, я могу придумать себе что угодно. И получить от этого колоссальное эстетическое удовольствие. И перенести эти страсти и чувства на бумагу, разбудив в своих читателях огонь любви. И сейчас мне все равно, что от меня хотят мужчины. Пусть себе хотят дальше.
— Ты рано вышла замуж, пожертвовав творчеством ради возлюбленного… Это было ошибкой? Стоит ли жертвовать своим призванием ради любви? Возможно ли совмещать служение мужчине и служение музе?
— Не так уж сильно я и любила, как и муж — меня. Алексей Руденко обладал сильным волевым характером, которому я поддалась «на зло» тому парню, к которому испытывала в то время чувства. Если бы не моя мама, стремительно внесшая некоторые коррективы в наши отношения с Лешей, мы бы не поженились. Но все произошло, как произошло: «коротаем мы ночи длинные, нелюбимые с нелюбимыми», как у Кадышевой, или у Полозковой — «это меня они лечат, имевшую обыкновение спать с нелюбимыми, чтоб доказать любимым, будто клином на них белый свет не сходится». Когда я родила Никиту аккурат в День рождения того самого парня Сережки, которому «на зло», подруга мне рассказала, как он рыдал у нее на плече, узнав о моем замужестве и беременности.
В творчество тоже, кстати, я тогда не сильно была влюблена. Оно просто жило во мне, с рождения, словно бы так жило и во всех других. Моя учеба игре на пианино казалась мне чем-то несущественным. Может быть потому что педагоги всегда пытались дать мне понять, что я не единственная, у кого абсолютный слух, и уж тем более вокруг полно тех, кого мне нужно боготворить за совершенство классического извлечения звука.
Единственно, кто безраздельно верил в меня, — это была моя мама. Она всегда твердо знала, что место ее младшей дочери исключительно на сцене, почему я и вечно пела, играла на музыкальных инструментах, в театре… Побочно еще и писала заметуськи в газету районного масштаба. Так что жертв особых не было. А ведь я поступала в музучилище после школы со сложнейшей технически прелюдией Рахманинова, и во время замужества выступала с Волжским оркестром Николая Калинина, удивительным образом разучив партитуру фортепиано Концерта Шнитке!
А со стороны многим нашим друзьям казалось, что я именно «служу» своему мужу, так как творчество позаброшено-позабыто, так как у нас всегда идеальный порядок дома и горячий ужин к приходу мужа. Но я так живу всегда, и оставшись без мужа: у меня есть определенные требования к тому, что я вижу вокруг себя, в каком бы материальном положении я ни находилась. Насчет служения музе — у меня скорее любовь к созиданию. И этот процесс круглосуточно регулярный. Меня с детства учили создавать сценическое и информационное нечто. Если бы так усиленно меня учили создавать еду, я бы дошла до совершенства в кулинарном искусстве, шить одежду — я б добралась до вершин модельного бизнеса.
Можно ли совмещать творчество и мужа? Да сколько угодно таких примеров! Вопрос в умении договариваться, открыто выражать то, что чувствуешь, думаешь, и уважительно относиться к тому, что слышишь в ответ. Только и всего. Но в большинстве своем люди безалаберно и безапелляционно относятся друг к другу. И я всегда мысленно улыбаюсь, когда вижу с какой горделивостью некоторые пары превозносят на пьедестал то, что у них семья, которую ничем не сломить. Демонстрируют перед всеми, как красной тряпкой машут, что они победители в длительном забеге. А по сути, если установить тайную видеокамеру у них дома, кроме как физическим соседством под одной крышей это не назовешь. По мне, так лучше одной, чем так…
— Можешь ли согласиться с утверждением «Вся наша жизнь — только повод для творчества»?
— Местами. Иногда все-таки важнее скорость пули, нежели игра с пистолетом.
— Твоя литература — это, в большей степени, автобиография, или «высвобождение «альтер-эго», или чистая фантазия? Как много тебя в твоем творчестве?
— Наверное, это вопрос к психологам, которые по произведениям творца могут обрисовать его личность и перечисленные тобой свойства в процентном соотношении. Могу сказать только, что и «Я — твоя женщина!», и «Роковое глиссандо» автобиографичны, хотя по содержанию и по духу категорично противоположны, романы-антиподы. Если кому-то они попались бы без указания автора, полагаю, не пришло бы в голову, что они написаны одним пером. «Я — твоя женщина!» — такая книжечка с классическими канонами. В «Роковом глиссандо» я утрированно бросаю вызов устоям современной системы. Саму идею мне подсказала давным-давно, прочитав мои первые главы «Я — твоя женщина!», одна из подруг — Анечка Монахова из Краснодара. Ей почему-то представлялось, что я настолько плохо знаю мужчин, что чтобы понять их образ мышления, желания и чувства, мне обязательно нужно написать роман от их лица. А потом поступило предложение от издательства «Олимп»…
— Удалось ли разобраться с мужской психологией теперь?
— Да, но от этого не легче.
— Какие книги ты любишь читать? Кого из современников могла бы посоветовать?
— Не скажу, что много сейчас читаю. Но стараюсь, урывками, в электричке, за кофе или в туалете, извиняюсь за интимности. Вот прям люблю перечитывать Сидни Шелдона. Его истории мне очень близки по событийной реальности. Из современников — когда-то любила книги Андрея Константинова. Питерские «творцы» — особенные. У них есть такой флер, сквозь который все видится вроде как везде, но чуть честнее, четче, талантливее. А вообще, зная кухню подготовки к трансляции творчества своими коллегами, я усиленно не тороплюсь узнавать их произведения. Как правило, читая, я всегда интуитивно чувствую ход не того, что написано буквами, а что этим автор хотел сказать. Иногда это скучно, иногда угнетает, или просто никак. Оксана Робски умеет впечатлить. В Марьяне Романовой есть что-то магическое, завораживающее. С Машей Снегиревой мы дружим много лет, мне нравится, как она пишет. В прошлом году она начала снимать экранизацию своего романа «Спрячь страх под маской» и даже пригласила меня на одну из ролей. Анастасию Мурзич вот теперь обязательно прочту!
— Есть ли подспудное желание создать то, чего еще не было в литературе? В смысле — я пишу это, потому что я хочу прочесть об этом…
— Абсолютно. Это и движет.
— Кроме литературы ты занимаешься и общественными проектами… Ты неравнодушна к реальности? Не прячешься за творчеством? Мол, я художник, и меряйте меня иными мерками?..
— Если что-то угрожает мне, я однозначно начинаю прятаться, защищаясь таким образом. И это естественно. У меня же нет рыцаря, который бы вступал в бой при любых обстоятельствах за свою Дульсинею! Как найду — так перестану прятаться и стану такой слабенькой Глашей с надутыми губками и никакой-такой не журналисткой и не писательницей, нещадно стреляющей по врагам с высоты расположения своего околомедийного блиндажа.
К реальности я неравнодушна была с рождения. Я всегда как-то внутренне сжималась, представляя беды незнакомых мне людей на противоположной части земного шара. При том, что я ни разу в жизни не была заграницей. Но для того, чтобы понять суть мироздания, не нужно обойти глобус вдоль и поперек. Кроме мира я была на войне — и этого достаточно.
— Какими «мерками» ты сама «меряешь» себя? Твои достижения? Достоинства, недостатки?
— Ой… И еще раз ой… И снова… Все было трудно. И все есть трудно. И я никому не пожелаю своей жизни, потому что не выдержат. У меня волосы давно все седые под краской. Достижения? В разные периоды они разные. В семейной жизни это было рождение ребенка. В любви… Была такая ночь, в которую сама до сих пор не могу поверить, что она была. В журналистике — когда по твоей статье высшие эшелоны власти изменили ход истории и судьбы человека. В литературе — все-таки «Я — твоя женщина!» не просто книжка для шкафа моих друзей, она весьма широко популярна и читабельна. Недостатки? Не пью, не курю, матом не ругаюсь. Даже не знаю, есть ли они у меня… Шучу, конечно. На самом деле я никак не могу заставить себя отказаться от кофе, заниматься спортом не полчаса в день, а час, и зарабатывать интеллектуальным трудом столько, чтобы хватало.
— Народная мудрость гласит: «В рай пускают тех, кто хоть однажды был по-настоящему счастлив и хоть однажды осчастливил кого-то другого». Что думаешь об этом? Расскажи о своем самом счастливом воспоминании. И о счастье, которое ты подарила другим.
— Только этим и занимаюсь. Мне прям надо открыть коммерческую «Фабрику Счастья» уже! А то какое-то несправедливое соотношение. И я думаю, что ада не существует, что его придумали одни люди для управления другими. Так что все встретимся еще там, наверху… Или здесь, в виде черепашек, цветочков, попугайчиков…
— О чем сейчас «болит» твоя душа? Чем «горит» сердце?
— Конечно, переживаю за самых близких — за сына и маму. Они от меня зависят, а я не всегда что-то могу сделать для них, что было бы необходимо. Сердце давно не горит, скажем, оно потихонечку тлеет себе и тлеет… Помнишь, как в фильме «Судьба»: в войну жена и любовница одного героя — Зинаида Кириенко и Ольга Остроумова — поют «догора-ай, гори моя лучи-ина, до-огорю-у с тобо-о-ой и я»? Мы с мамой часто раньше эту песню дома пели… Так что догораю.
О героине: Юлия Руденко
Российская журналистка, писательница и музыкант, автор бестселлера «Я — твоя женщина!» и популярного сайта «Просто любить жизнь».